Эта история не имеет под собой ни реальных фактов, ни каких-либо доказательств. В ней нет цели доказать свою точку зрения или навязать свое мнение.
    Эта история – только предположение, что могло бы случиться во времена, когда это было.
    И ничего больше.

    Что может чувствовать человек, знающий, что его жизни через несколько часов придет неминуемый и очевидный конец?
    Некоторые скажут – смятение, страх, может быть, раскаяние…
    Но ничего подобного я не ощущаю.
    Хотя, возможно, раскаяние – это то, в чем нуждается погрязшая в грехах, загнанная, наконец, в угол, душа. Именно так судья и сказал. На суде. После оглашения приговора.
  "Попытайтесь раскаяться, И Бог вас простит…"
Ан нет, не простил, Бог-то этот ваш. Хотя я и не каялся в содеянном…
Да и в чем мне покаяться? В том, что видел, как моя же жена во время моего вынужденного отсутствия "проводила свободное время" в обществе моего же зама? Нет, они всегда умели подбирать нужные слова! "Проводила свободное время…" А, попросту, спала с ним!
    Или, может быть, покаяться в том, что я, не выдержав ее постоянной лжи и притворства, застрелил их обоих?.. Застрелил, как собак, как паразитов…
    Я до сих пор помню выражение лица моего заместителя – смесь страха, недоверия и…лести. Страх – это понятно. Когда на тебя направлен пистолет калибром 9 мм, тут не до героизма. Недоверие тоже могу понять – никто из них не знал, что я способен на убийство.
    Значит, способен.
    Никто из них – ни судья с его стремлением вершить справедливость, ни присяжные, впрочем, с той же функцией – не понял Настоящую Причину убийства! А то, что говорил адвокат – это ведь просто для проформы.
    А ведь именно из-за ПОПЫТКИ лести я и убил эту парочку…
    До сих пор не пойму, почему меня так долго искали? Я ж, вроде бы, и не прятался. Просто заперся в квартире, и двое суток не выходил из дома. Это на работе меня хватились. Меня и зама. Неслыханная наглость, не прийти на работу ни шефу, ни его заместителю! Тогда-то и заявились ко мне.
    А тут – такая картина…
    Так что же должен чувствовать человек, приговоренный к смертной казни?
    Что бы он ни должен чувствовать, а я ощущаю пустоту. Зияющую дыру в глубине души, словно «черная дыра». И ничего больше.
    Помню, где-то прочел: «В смерти страшна не сама смерть вовсе, а только моральная подготовка к ней».
    Оно и верно. Смерть – ничто. Выстрел – и все. Все кончено. Все уйдет в темноту.
Или не уйдет? Может, буду болтаться между небом и  землей за вечные грехи, сотворенный в этом дрянном мире?..
    Раскаяние… Это не для меня.
    И все-таки я что-то ЕЩЕ чувствую, кроме пустоты… Что-то, что беспокоит меня гораздо больше, нежели предстоящая казнь… Что-то, что я не могу постичь…
    Они так легко поставили крест на моей жизни, будто казнить человека им приходится каждый день. И это еще больше меня ужасает. Не станет ли это их обыденной работой?.. Кто знает, что произойдет спустя десять, двадцать, пятьдесят лет?.. Кто знает, что произойдет завтра, после моей смерти?..
    А я знаю. Как сейчас, вижу, что ее мать, вся в трауре, будет стоять под моросящим осенним дождем, и плакать над ее гробом, прижимая к глазам вышитый кружевной платок. А еще знаю, что сейчас она сидит у себя в квартире, бросая частые взгляды на старые настенные часы, отбивающие последние мгновения моей жизни…
    Интересно, а что чувствовали они, вынося мне смертный приговор? Ведь не каждый день встречаешь человека, способного хладнокровно убить двух людей. Таких же, как и он сам…
    Это верно – таких же, как и он сам. Такие же сволочи, такие же убийцы. Только убийцы чужого счастья ради своего… Ради своей выгоды.
    А что, разве нет? Разве они стали встречаться из благостных побуждений? Разве они не думали, к чему это может привести? Черта с два, не думали! Все они прекрасно понимали, только отодвигали мысль о встрече со мной все дальше и дальше в закоулки сознания, туда, откуда я их с трудом достал, да и то при помощи пистолета…
    Нет, это не то, о чем многие сейчас подумают.
    Просто они мне сами все рассказали, по очереди. Правда, под угрозой расстрела, но это сути не меняет.
    В ведь я же все-таки не такой изверг, каким меня представили коллегии присяжных. Я хотел докопаться до сути. Я хотел найти причину.
    И нашел. Оказывается, я не дал ей того, чего дал этот…заморыш, в течение двух лет притворявшийся только другом семьи. А под маской дружелюбия и расположения скрывалась жажда наживы. Не состоянием, каким я до недавнего времени обладал, а гораздо большим богатством в моей жизни – моей единственной и неповторимой жены.
    А что он дал ей такого, чего не мог дать я? Любви, достатка, какими она обладала в избытке?
    Детей… Эта мысль до сих пор вызывает во мне бурю… За десять лет у нас так и не появилось детей. Я пытался компенсировать это дорогими подарками, отпусками на море и в санаториях. Но все напрасно…
    Оказывается, она была беременна. От него. Вскрытие показало. Срок – три недели, как раз тогда, когда я улетал в Архангельск.
    Она умоляла меня, что это ошибка, что я не так понял. Конечно, ошибка! Самая большая ошибка в ее жизни… И стоящая жизни…
    А я, идиот, верил этому прохвосту, когда он мило улыбался через столик моей жене! Думал, что оставляю жену на время командировок в надежных руках! Да  и о чем сейчас говорить…
    И все-таки паршиво, что мне так суждено закончить свой век. С пулей в затылке. Не из-за мести или разборок, а из-за того, что восстановил справедливость. Хотя, скорее всего, взгляды на справедливость у них не сходятся с моими.
    Иногда мне кажется, что все происходящие – выдуманная мной реальность. И нереальным кажется как раз то, что казнь все-таки произойдет… Хотя, как можно назвать все происходящее – нереальным?
    Найду ли я когда-нибудь ответ на вопрос: что чувствует человек на грани жизни и смерти? Что-то мне подсказывает, что вряд ли… Не в этой жизни… А есть ли ответы там, куда я уйду, я не знал.
    Перед своей смертью виновник моего положения сказал мне, ради чего встречался с моей женой.
     "Твоя жена с самого первого года замужества была лишена самого главного составляющего в браке – понимания. Ты не желал понять ее, войти в ее положение, узнать, каково это – десять лет прожить с чужим человеком, хоть  и страстно любящим… Что я дал ей? Думаю, ты уже и сам понял. Того самого понимания."
    И это самое понимание привело к теме к смертному одру. И все-таки…
    Если бы они, вершители правосудия , узнали, что творится у меня в душе, они, наверняка, подумали, что это – отблески раскаяния.
    Но я так не думаю.
Можно было назвать медленное, но верное понимание самой большой своей ошибки в жизни раскаянием? Если кто-то и думает так, ну, так что ж… А для меня это всего лишь понимание.
    Неужели, чтобы понять такую, казалось, простую истину, нужно было лишить любимую женщину жизни, и самому быть приговоренным к смерти? Неужели нельзя найти более долгий, но менее мучительный путь к этому самому пониманию? Неужели это все, чего я смог достичь в жизни? Только всего-навсего какое-то понимание? Не стремление делать только добро людям, не желание найти истину во всех грехах и поступках людей, а всего-навсего понимание?
    Значит ли это, что я только этого достоин?
    И значит ли это, что и присяжные, и судья не ошиблись в своем решении?
    Значит ли это, что понимание – венец моей жизни?..
    Отвращение к самому себе, презрение, что ничего не достоин, даже такой легкой смерти, вот, что я сейчас чувствую.
    И понимание.
    Понимание не ужаса своего поступка, против законов природы, против Бытия человека. А понимание людей, вынужденных быть свидетелями аномалий этого жестокого мира.
    Впрочем, они по-своему правы. Что они видят? Очередного убийцу, мутанта общества, отколовшейся части гниющего мира. Заразы этого мира. Частички Вселенной, несшей в себе это врожденную гниль…
    И что с ней нужно сделать? С этой частичкой? Ответ прост, а решение еще проще – и они его вынесли.
    Для меня иного решения и не существовало. Если бы не они, так я сам бы свел счеты с жизнью. Потому что понимание пришло бы, точно пришло. Только позже.
    А, значит, я не достоин жить. При гангрене больную часть отрубают, чтобы остановить ее. А я – частичка той гангрены. Гангрены, распространяющейся по всему человечеству. И ее надо отрубить.
    Странная вещь, эта мысль. Только что ее не было, а через мгновение – тут как тут, сеет свои плоды. И подавить ее не так-то легко.
    Теперь я знаю, что чувствует человек, приговоренный к смертной казни.
    Умиротворение, что все закончилось.
    И понимание.
    И, в конце концов, облегчение. Потому что пришел к этому пониманию.