Серый, унылый дождь стучался в окно; за окнами было мокро и сыро. Нависшая над городом туча сгущала уже и без того мрачные краски. Собиралась гроза…
   Он сидел в стареньком кресле-качалке, дожидаясь, когда на небе вспыхнет первая молния, способная излить на землю все его бездействие и отчаяние… Свет, падавший от пламенеющего заката, был единственным источником, позволяющим различать предметы.
   Косой луч охватывал лишь крохотное пространство комнатушки. В тусклом его свете были видны пыльный деревянный стол, стул возле него с покосившейся спинкой и краешек комода. Остальное можно было узнать только по очертаниям…
   Часы пробили девять часов вечера.
   Он встрепенулся, прогоняя оцепенение, тряхнул давно не видевшей расчески головой, и глянул в окно.
   Ветер, поднявшийся за несколько минут, нес по мокрой дороге опавшие листья. Вдалеке, у самого горизонта, сверкнула молния…
   Он встал. Кресло, жалобно заскрипев, откачнулось назад. Левой рукой, затянутой в черную кожаную перчатку, захватил конец и перебросил через руку.
   Пришло время действовать.
   Он широким жестом поправил шевелюру темных, спутанных волос, глянул в зеркало, и лицо исказила гримаса ненависти.
   Ничего. Скоро это кончится.
   Рука выхватила из темноты какой-то предмет, который тотчас исчез в кармане жилетки. Он схватил со стула старенький выцветший пиджак и надел поверх жилетки, прикрыв выпиравший карман.
   В окно сверкнула молния. Загремел гром. Начиналась гроза.
Свет, попавший на его лицо, вырвал из темноты выражение какого-то тайного триумфа. Но в следующий миг, когда в очередной раз сверкнула молния, лицо снова стало хмурым и уставшим.
   Он шагнул к двери.
   Пора было кончать со всем этим.
   Дождь разразился в настоящий ливень. Неплохая ночка выдалась. Для дела. Он накинул на плечи плащ, поднял воротник и шагнул навстречу разрастающемуся ветру и дождю.
В следующий миг разбушевавшаяся стихия поглотила его.

   I
   Ветер трепал волосы, бросая их на лоб и глаза. Он нетерпеливо отмахивался от них, пригибаясь от свирепого натиска ветра, но упорно шагая сквозь сопротивление, оказанное стихией.
   Буря не на шутку разыгралась; тополя раскачивались из стороны в сторону на 15 градусов. Мелкие ветки и листья неслись по земле, цепляясь за его плащ. Он все ниже и ниже нагибался, стараясь защититься от бури, но легче, увы, не стало.
   Он почти в отчаянии вскинул голову, вглядываясь во мрак. И с радостным вскриком, впрочем, едва  слышимым за воем ветра, увидел то, что искал.
   Старый, обветшалый дом, выкрашенный в серую краску, под стать нынешней погоде. Полусгнившие, осыпающиеся окна с решетками и худыми занавесками.  Ни цветов, ни каких-нибудь признаков краски.
   Дом для умалишенных. Сумасшедший дом.
   Он остановился перед входной дверью. Выцветшая, невзрачная вывеска гласила: «Психоневрологический диспансер города Щельяюра ».
   Вот она – одна из частиц его прошлого. Одно из прошлого его ада.
   Он вытащил из кармана записную книжку и неряшливым почерком нацарапал фразу: «Я не прочь сорвать злость на том, кто в прошлом превратил мою жизнь в ад…». Вырвав листок, он вплотную подошел к двери, нащупал пальцами щель, известную только двоим, и втиснул в нее клочок бумаги. Убедившись, что листок не унесет бурей, он поднял воротник и зашагал прочь от этого неприветливого здания.

   Буря разыгралась по-настоящему. Уже не сучки и листочки, а целые суки вращались, катясь, по мокрой, скользкой земле.
   Небо приобрело явственный бордовый оттенок. Кое-где то и дело вспыхивали молнии, сокращая и без того краткие промежутки между вспышками.
   Завывания ветра стали похожи на дикую какофонию  всех ночных обитателей леса. С каждой минутой он становился все пронзительней, заставляя все живое в страхе бросать тревожные взгляды на небо, ожидая, когда разразится ураган…

   Теперь, чтобы идти, ему приходилось поплотнее запахивать пиджак. Передергивая плечами от попавших за ворот рубашки первых крупных капель дождя, он вглядывался в ночь, стараясь увидеть то, чего он одновременно и боялся, и ненавидел.
   Самая большая из тех, которые он уже видел в эту ночь, молния разрезала небосвод пополам, на несколько мгновений осветив лицо в безумном, радостном оскале. Он не мог не порадоваться мысли, что скоро все его беды, наконец, закончатся.
   Оставалось сделать еще два дела. Два дело, которые коренным образом изменят его к лучшему.
   Ветер растрепал уже и без того взлохмаченные волосы. Пригладив левой рукой непослушные космы, он прибавил шагу…
   II
   Сколько же боли принес ему этот город! Сколько мучений, душевных страданий заставил его перенести! Он это знал, только он и больше никто…
   Ему не нужно было заново вспоминать те злосчастные события, которые не оставили в нем ни одного чувства, радостного или тревожного, кроме мести…
   Молния разрезала небосвод ровно напополам, превратившись во вспышку его памяти…
   …Буря, разразившаяся в ту ночь, три года назад, казалось, готова была выломать окна. Хлопья снега кружились в каком-то дьявольском танце, не позволяя видеть ничего даже на расстоянии вытянутой руки…
   Под стоны завывающего ветра он убаюкивал лежащую на руках женщину, не замечая, что она уже мертва. Руки и пол вокруг были залиты кровью, но он, казалось, потерял чувство реальности, устремив пустой отсутствовавший взгляд в окно, вдаль, в эту снежную бурю…
   Внезапно он вскинул голову, точно охотничья собака, напавшая на след, и прислушался. И хотя за этим неистовством стихии почти ничего невозможно было услышать, казалось, кто-то за дверью выжидал момента, чтобы ворваться сюда и в один миг разрушить гармонию и взаимопонимание между мужчиной и его погибшей женой…
   - Не подходите! – резко выкрикнул он, сильнее прижимая к груди окровавленную голову. – Я знаю, что вы там! Я не позволю забрать ее тело, хоть душа ее навсегда покинула! Она – моя!
   Но никто не ответил ему, кроме одинокого воя ветра за окном…
   …Дрожа всем телом от усилившегося урагана и дождя, он бежал навстречу пелене дождя, не замечая, что по его щекам текут не только дождь, но и слезы…
   Он отомстит ему за все, за ее смерть и за его страдания…
   …Дверь в комнату распахнулась, и в нее вломились трое людей в милицейских бушлатах и представительный гражданин в сером полушубке с заячьим воротником. Охранники правопорядка заломили все еще баюкавшему жену мужчине руки, крича какие-то бессмысленные слова…
   «Вы арестованы»… «по подозрению в убийстве»… «имеете право хранить молчание»…
   Он вырвался из их рук и кинулся к телу, крича:
   - Куда они собираются тебя везти? Ведь ты же дома, ты спишь, ты устала…
   Его с силой отволокли от женщины, остекленевшими глазами глядящей в потолок. Он стал биться в истерике и вырываться из рук милиционеров.
   - Держите его крепче, он сумасшедший! – кричал господин в полушубке, бегая вокруг тела.
   Мужчина взревел и одним ударом сбил с ног двух патрульных. Третий дрожащими руками направил на арестованного автомат.
   Словно обезумев от переполнявших его горя и ярости, он кинулся на оставшегося охранника, сбив того с ног. Начальник в полушубке, взвизгнув от страха, попятился к двери, трясущимися руками направляя пистолет на мужчину.
   Два милиционера, придя в себя, одновременно увидели, как этот сумасшедший душит их напарника, а тот пытается дотянуться  до автомата, лежащего в нескольких сантиметрах от его правой руки. Оттащив мужчину в сторону, они начали бить его прикладами автоматов…
   …Он точно знал, что та сволочь, которая убила его дорогую Свету, сейчас была на рабочем месте. В его кабинете горел свет, и за задвинутыми шторами можно было разглядеть его силуэт. Ему не нужны были никакие доказательства. Он итак знал, что эта крыса убила его жену, а потом свалила всю вину на него.
   Гримаса боли и жгучей ненависти исказила его лицо, когда он смотрел на освещенные окна.
   - Сейчас ты у меня за все заплатишь, сволочь…
   Он тихо подобрался к окну, боясь, что его заметят из окон, и постучал пальцами по окну три раза. Он знал, что настоящий убийца не забыл ни его постукивания костяшками пальцев, ни той ночи, когда его арестовали… В ту ночь тоже была буря, только снежная…
   Он скорее почувствовал, чем заметил, как встрепенулся невысокий, полный следователь, услышав таинственный стук. Не дожидаясь, пока тот выглянет в окно, мужчина подошел к двери и просунул под нее маленькую записку: «За грехи нужно платить. Света».
   Застегнув плащ, он поспешил к контрольной точке, где вся история начиналась, и где она закончится…
   III
   Он разбирал бумаги на столе, накопившиеся за месяц, когда услышал, как кто-то тихонечко постукивает костяшками пальцев по стеклу. Вздрогнув от внезапного беспричинного страха, он все же медленно встал и подошел к окну. За окном бесновалась буря, грозя перейти в настоящий ураган. Такие бури здесь вообще были редки, единственная подобная по силе буря произошла три года назад, когда он…
   Ярчайшей белизной полыхнуло воспоминание…
   …Стон бури за окном… Ставни, жалобно скрипящие на ветру… Бедно обставленная комната и девушка с выражением ужаса на лице…
   - Что вам нужно? Уходите…
   - Ты такая красивая и такая не подступная, - тихо говорил он, медленно подходя к ней.   
   – Я мог тебе дать все, что ты пожелала… Но ты предпочла этого жалкого механика…
   - Я люблю его!  - с вызовом ответила девушка, в отчаянии ища глазами что-нибудь, что подошло бы как оружие. – И мы обвенчались в церкви позавчера!..
   На ее руке блеснуло дешевое колечко. Лицо убийцы стало мертвенно-бледным. Замахнувшись ржавой кочергой, он крикнул:
   - Ах, ты, паршивая дрянь!
   Кочерга, просвистев, обрушилась на голову закричавшей женщины…
   Бросив оружие убийства, он выбежал на улицу…
   ...Впоследствии, ему не составило труда сфабриковать улики против ее ничтожного мужа, вскоре после задержания сошедшего с ума в результате шока и жестоких побоев милиционеров… Его определили в местную психушку на три года, дав возможность ему, следователю, спокойно доработать до пенсии и уйти на заслуженный отдых…
   Но этот стук. Трехкратный стук, сводивший его с ума еще во время допросов…
   Липкий страх медленно стал расползаться по жилам, подобно яду…
   Он взглянул на число. 30 октября 2008 года… Ровно три года, как суд вынес обвинительный приговор…
   Часы пробили полдесятого. Их звон был похож на вынесение смертного приговора…
   Он достал из выдвижного ящика фонарик и вышел в коридор. Там, в темноте порога, луч вырвал что-то вроде потрепанного клочка бумаги.
   Совершенно холодными пальцами, он развернул записку и прочитал:
   - За грехи нужно платить… Света…
   Фонарь выскользнул из онемевших пальцев и с грохотом разбился…
   - Нет… Не может быть… - бормотал он, нащупал на вешалке старое драповое пальто, надел и шагнул навстречу надвигающейся ночи…
   Ветер рвал одежду, не давая запахнуться или застегнуться. Пригнувшись так, что стал почти вдвое меньше своего итак низенького роста, он спешил к вырисовавшемуся мрачному силуэту психиатрической больницы города Щельяюра.
   Поравнявшись со зданием, он остановился. Дом глядел на него пустыми окнами с решетками, с прохудившимися занавесками и без каких-либо цветов. Один взгляд на него вызывало беспричинный страх, не то что долгое пребывание. Тряхнув, сгоняя наваждение, головой, он просунул руку в щель и нашарил бумажку.
   Развернув ее, он при свете тусклого фонаря, сумел прочесть нацарапанную фразу: «Я не прочь сорвать злость на том, кто в прошлом превратил мою жизнь в ад…»…
   Пальцы выронили клочок бумаги на землю, и он, подхваченный ветром, унесся в неизвестном направлении…
   Очередная молния осветила его насмерть перепуганное лицо.
   Он знал, что за этим последует. Он знал это все три года, но боялся признаться даже самому себе.
   Поплотнее запахнувшись, он зашагал навстречу Судьбе…
   IV
   Мужчина сидел на краешке комода, изъеденном временем и насекомыми. С тех пор, как он вернулся сюда, он даже не снял перчаток. В правой руке был зажат револьвер, которым он водил взад-вперед по покалеченной левой.
   С тех пор, как эти сволочи, защитники правопорядка сломали ему кисть и запястье в трех местах, рука уже не имела прежней формы.
   А ведь когда-то он был механиком…
   Половицы в прихожей скрипнули, вырвав его из задумчивости. Дверь, заскрипев, медленно отворилась, и в комнату вошел тот, кто был повинен в смерти его жены.
   - Здравствуйте, гражданин следователь, - сказал мужчина, встав во весь рост. – Вот и опять мы встретились. Только при иных обстоятельствах, правда?
   Вошедший мужчина молчал, не сводя глаз с револьвера, которым поигрывал этот сумасшедший. Страх приковал его к месту, и он даже рта не мог открыть.
   - Вы помните ту ночь, гражданин следователь? – спросил мужчина, и глаза его алчно сверкнули. – Помните ту ночь, когда вы убили Свету? Вы помните ее, да?..
   Он медленно стал приближаться к застывшему убийце, направив на него револьвер.
   - Ты все прекрасно помнишь, сволочь, - прошептал он, подступая. – Ведь это ты ее убил, да? Говори!
   Он ткнул револьвером в горло насмерть перепуганного следователя. В его глазах горела жажда мести, лелеемая в его воспаленном мозгу долгих три года… Казалось, бесконечных три года…
   - Зачем ты ее убил, сволочь? – выкрикнул ему в лицо вопрос, на который не было ответа. – Мы же только что обвенчались!..
   Слезы покатились из его глаз. Всхлипывая, как ребенок, он приставил револьвер к сердцу убийцы и проговорил:
   - Убив ее, ты убил меня. И за это ты сейчас умрешь…
   - Нет! – истерически вскрикнул настоящий убийца. – Прошу вас, не убивайте меня! Я не хотел убивать ее!
   Он упал перед вдовцом на колени и разрыдался, уткнувшись тому в пальто. Его плечи сотрясались от рыданий, он обеими руками вцепился в пальто мужчины, моля:
   - Не убивайте, пожалуйста… Я сам сознаюсь, что убил ее… Только не убивайте…
   - Встань! – бросил он, с омерзением глядя на жалкое зрелище, и одним рывком поднял мужчину. – Ты убил мою жену, и нисколько не раскаиваешься!..
   - Н-не правда… - пролепетал следователь. – Еще как раскаиваюсь!
   - Вот это мы сейчас и проверим! – с непонятным торжеством проговорил муж убитой.
   Он приставил револьвер к лицу следователя, потерявшего дар речи, и с силой нажал на пальцы убийцы, заставив обхватить рукоять. Отогнул большой палец и положил его в прореху спускового крючка. Но своей руки не разжал.
   - Если ты хочешь доказать, что ты раскаялся, то сделай это сам.
   - Что – сам? – едва слышно прошептал виновный.
   - Нажми на спусковой крючок.
   Руки следователя затряслись так, что выронили бы оружие, не держи его рука механика. Вновь сжав пальцы на рукояти, но все же контролирую мужчину, он повторил:
   - Нажми на спусковой крючок…
   Палец дернулся и застыл в трех миллиметрах  от «собачки».
   Следователь скосил глаза на беспощадного вдовца, но встретил лишь холодный презрительный взгляд.
   Сглотнув комок в горле, он с сожалением подумал, что через два месяца спокойно бы почивал на лаврах утаенного да сбереженного, и, закрыв глаза, нажал на курок…
   А буря продолжала неистовствовать, потопив в своем вое очередной конец одной и той же истории, начавшейся и закончившейся в одном и том же доме…