Так это еще не конец! И, боюсь, любовной линии не получится...

Глава двадцать третья.

Я проснулся оттого, что машина «Скорой помощи», везшая нас с Кириллом по направлению к больнице, резко подскочила на какой-то дорожной выбоине. Рана, успокоенная приличной дозой анестезии, вновь обрела ненужную чувствительность. Из груди вырвался приглушенный недовольный стон так внезапно нарушившегося покоя и умиротворения.
В кабине, где мы были, не было никого. Наверное, медбрат и другие решили, что львиная доля обезболивающего надежнее всякого соглядатая. И уж конечно они и предположить не могли, что какая-то кочка способна вырвать из сладкого плена Морфея.
Я выпрямился, стараясь поменьше шевелить левой рукой. В голове все еще стоял туман от снотворного, но мысль работала достаточно четко. Одновременно с болью в тело и разум вернулось ощущение постыдного провала. Утверждать, что это чувство было лишь обостренной реакцией совести, было глупо, потому что я сам прекрасно осознавал, что сделал не все, о чем просили.
Если быть конкретнее, то мой отчим все еще был на свободе. Я все еще не мог допустить мысли, что могу предрешить чью-то жизнь. Моя совесть не позволила бы этого сделать.
А, главное, моя душа не была готова на убийство.
Теперь я четко представлял, как и тогда, когда лежал в полубессознательном состоянии, как планировали достойную расплату в своем кабинете чета Смердиных. И не то, чтобы я осуждал или осуждаю на все сто процентов, просто я знал, что предрешать чьи-то жизни, хоть и загубленные, не моя миссия. Пусть этим занимается милиция или другие правомочные на то органы.
Я встал, придерживая правой рукой левую, чтобы обездвижить мышцы предплечья. Машина двигалась на большой скорости, но не делая резких поворотов, позволив мне безопасно приблизиться к дверям и отворить их.
Летний освежающий воздух наполнил тесную кабину прохладным воздухом. Отворенные дверцы на ходу раскачивались из стороны в сторону, создавая препятствие для моего бегства. И пусть со стороны это выглядело крайне глупо, да и я не был преисполнен уверенности, что делаю правильно, но я должен был начатое Антоном Сергеевичем дело.
Я с некоторым сомнением посмотрел на Кирилла, усыпленного большой дозой снотворного, размышляя, можно ли в такой ситуации оставить его без поддержки. Но, в конце концов, он был в руках профессионалов, а моя поддержка, на то пошло, была лишь в моральной поддержке. И хотя я знал, что мысленная поддержка иногда также важна, как и моральная, но в создавшейся ситуации это не казалось принципиальным. А, может, во мне просто говорит мое «эго»?
«Я скоро приду, - мысленно пообещал я, снова взглянув на спящего друга. – Держись, друг…»
Приземление оказалось достаточно удачным, даже по меркам двигавшейся машины по ночному городу. Я сбалансировал левой рукой, на всякий случай выставив вперед правую руку, как опору. Очутившись на земле, я выпрямился во весь рост и проводил глазами до поворота «Скорую», так и не заметившую, что один раненый сбежал.
Я перешел на тротуар, так как хоть времени и было далеко за полночь, но жизнь в городе еще била ключом. Сориентировавшись на местности, я прикинул, что в «отключке» был немногим более двадцати минут, исходя из скорости движения машины. Моя машина, если она там еще была, находилась примерно через четыре квартала от места, где я стоял. Не желая терять ни минуты, я двинулся к отделению милиции.
Я думал, что хорошо знал Антона Сергеевича, и только сейчас в полной мере осознал, как я ошибался. Тот Антон Сергеевич, которого я знал, ни за что не заставил бы своего шофера убить собственного отчима, но Смердин это сделал. Тот Антон Сергеевич не пошел бы на преступление, пусть бы это и послужило всеобщему благу. Тот Антон Сергеевич не использовал незнакомого ему молодого человека, которого знал только по словам словоохотливой соседки, как пешку на шахматной доске, чтобы потом сделать шах и мат, пусть и другими руками.
Я думал, что знал Антона Сергеевича.
Я вспомнил о Насте, с которой уже (чертовски долго?..) не виделся. А ведь с того момента, как мы виделись возле кафе «Полуночный жаворонок» прошло чуть больше недели… Ведь Настя оказалась права, насчет того, что работа окажется намного сложнее, чем кажется… А, может, и она что-то знала по наущению Смердина?
Все происходящее, казалось, течет по сценарию, написанному деятельным, умным и дальновидным банкиром. Неужто он и свою жизнь также распланировал, словно разоблачение одного-единственного интернационального преступника?
Мимо меня пронесся черный «БМВ» с включенной на полную громкость музыкой. Когда бухающие звуки потухли вдали, я внезапно осознал, что шел, не глядя.
Я остановился, в замешательстве. Увлекшись рассуждениями, я полагался только на свои ноги, которые, кстати, больше привыкли к педалям автомобиля, нежели к простой ходьбе. Закурив, я оглянулся.
Мне понадобилась секунд десять, чтобы сориентироваться в районе без машины. Странно было осознавать, как может измениться жизнь, поменяй я вид перемещения. Сообразив, где я нахожусь, я прошел пару десятков метров назад и повернул направо. И тут я лицом к лицу столкнулся с Ником, вором, сбежавшем из отделения.
Его рука инстинктивно рванулась к карману, где, без всякого сомнения, лежал нож или заточка, но моя реакция оказалась быстрее. Попятившись, будто в страхе, назад, я отошел на пару шагов от него и размахнулся правой ногой, целясь в живот.
Удар пришелся немного ниже, чем я планировал, но возымел гораздо больший эффект, нежели я планировал. Ник сложился пополам с пожеланиями скорейшей и мучительнейшей смерти, а я боком стал подбираться к нему, не доверяя простому подражанию.
Но, как оказалось, он не в состоянии был импровизировать. Удар, нацеленный в живот, был рассчитан на поверженье противника, а так как я немного промахнулся, то его силы оказалось вполне достаточно для болевого шока, если не для полного нокаута.
Я стоял над ним с чувством, за которое я себя немного презирал, почти полного превосходства и старался понять, не следил ли он за мной с того самого момента, когда я побежал к телефону вызывать «Скорую» для Кирилла. Но сколько я не вглядывался в перекошенное от боли лицо, не мог понять, так это или нет. Поэтому я просто спросил:
- Решил довести дело до конца?
Его глаза прожгли меня насквозь, испепеляя ненавистью.
- Смотри, не балуй, Ник, - наставительно сказал я, присаживаясь на корточки. – Ты же не хочешь остаться без детей или, может быть, без свободы на ближайшие семь-восемь лет?
По его виду было ясно, что не хочет ни того, ни другого, но не прочь рискнуть и перевести инициативу на свою сторону. Поэтому я резко рванул его правую руку, снова потянувшуюся к карману, сначала вверх, а потом на себя, заломив ее вору за спину.
Ник взвыл от новой боли и выругался на меня так, что если бы сейчас не было около трех часов ночи, то непременно привлекло многочисленных прохожий или, еще лучше, защитников правопорядка. Но мне пришлось смириться с такой легкостью разрешения проблемы.
- Зачем ты стрелял в Кирилла? – рыкнул я, сильнее заламывая руку. – Или ты подумал, что это я?
- Да не стрелял я ни в кого! – громче, чем обычно, то ли от боли, то ли от злости, прокричал вор. – На кой черт мне нужен твой дружок-мент?
- Он же тебя допрашивал, так?
- Ну, и что, что допрашивал? Ты, что, думаешь, я буду мстить из-за какого-то допроса?
- Он же мог тебя упечь за решетку! – изумился я.
На этот раз Ник смерил меня не только презрительным, но и жалостливым взглядом.
- Ты и правда думаешь, что мой арест был реален?
- А разве нет?
Фырканье, последовавшее за этим вопросом, послужило мне достаточно ясным ответом.
- Вся эта схема моего, якобы, ареста и содержания была спланирована для того, чтобы я мог руководить, так сказать, «с арены боевых действий».
- Ну, а как же Игнат? – решил внести ясность я. – Ведь это он – король воровского мира?
- Ха, мира! – рассмеялся Ник. – Он город-то контролировал кое-как, а ты – мир!
- Так, значит, и Игнат был «подсадной уткой», так? – спросил я. – Он специально подставился с моей машиной?
- Ну, наконец-то, догадался, - насмешливо кивнул вор. – Да, все правильно. А я был запасным вариантом на случай непредвиденного поворота событий.
- К примеру, «чистки камер»?
- Типа того, - сказал Ник.
Моя хватка по мере разговора слабла, подозрительность ослабевала. Я сам того не осознавая давал ему реальный шанс нанести мне вред. Но когда я спохватился, было уже поздно – финский нож, взметнувшийся с левой стороны, разрезал ворот рубашки.
Я едва успел отклониться так, что нож прошел всего в каком-то сантиметре от сонной артерии. Уделяя почти все свое внимание на захваченную правую руку, я, признаться, совсем не подумал о ловкости левой. Я отскочил на несколько шагов назад, удаляясь от остро заточенного ножа.
Поднявшись одним ловким прыжком на ноги, Ник перекинул финку из левой руки в правую и двинулся на меня.
Я запоздало вспомнил про маленький молоточек, оставленный, наверное, у отделения милиции. Без него у меня была крайне небольшие шансы справиться с вооруженным бандитом, надвигавшемся на меня с вполне осуществимым намерением. Единственное, что мне оставалось, так это не дать его загнать меня в замкнутое пространство, где шанс увернуться от удара или сбежать был совсем ничтожным.
Я мимолетным взглядом оценил местность, ища наиболее выгодную позицию. Нужно было такое место, где с любой стороны меня было трудно застать врасплох. А на глаза только и попадались углы улиц, да пустынная дорога.
Так ничего и не придумав, я опять решил положиться на русское «авось».
Я решил использовать тот же прием, что и с отчимом в комнате. Подскочив к Нику почти вплотную, я намеревался достичь эффекта неожиданности.
К сожалению, этот прием на этот раз не принес желаемого эффекта. Может, потому, что у Ника была реакция лучше моей, а, может, потому, что я недостаточно стремительно приблизился к нему. То или другое не имело тогда значения, потому что Ник сделал резкий выпад рукой с ножом вперед.
Нож оказался в непосредственной близости от моей груди. Я навалился на него обоими руками, стараясь оттолкнуть его от себя. Несколько секунд борьбы, в течение которых перевес в физическом преимуществе оказывался то на его, то на моей стороне. Все мое существо стремилось привлечь к себе внимание криком, жестом или чем-нибудь еще, но вор, то ли специально, то ли нарочно не давал мне этого делать, стараясь, чтобы все мои силы уходили на сохранение своей жизни, а не на бесполезные, с его точки зрения, крики.
Я старался реже пользоваться левой рукой, отчасти потому, что она была еще не в самой лучшей форме, отчасти оттого, что он постоянно контролировал ее своим взглядом, понимая, что я могу включить тот же прием, что и он немного ранее.
Я с тревогой начал ощущать, что моя хватка ослабевает, а у моего противника, наоборот, нарастает. Как профессионал в рукопашной схватке, Ник оптимально рассчитал свои силы для безупречного и быстрого результата, в данном случае моей смерти.
В тот же миг, когда паническая мысль коснулась моего сознания, произошло нечто, что на тот момент я не мог объяснить – сила, гораздо большая, нежели вообще во мне есть, стала нарастать прямо на глазах. Может, это была естественная реакция организма на приближение неизбежного конца, может, что-то еще, но я, собрав силы, сделал последний рывок и оттолкнул вора наземь.
Он, также как и я, не ожидавший такого поворота событий, грохнулся на асфальт и несколько секунд, показавшимися мне вечностью, смотрел на меня ничего не понимающими глазами. А я, воспользовавшись моментом, подошел к нему и выбил ногой из его руки нож. Тот, печально звякнув, отлетел к стене дома и скрылся из наших глаз.
Теперь, когда поверженный вор сидел передо мной совершенно безоружный, у меня вдруг пропало желание доводить дело до логического конца. И не до того логического конца, о котором многие бы подумали. Ближайший телефон-автомат находился всего в десяти метрах от нас, но я словно прирос к тротуару.
- Теперь ты можешь спокойно убить меня, - прохрипел вор, все еще тяжело дыша после нашей борьбы. – Как видишь, я безоружен.
Он выразительно развел руками, доказывая, что это именно так и есть. Но я так и остался стоять там, где стоял.
- Чего ты ждешь? – бросил он, и я с удивлением обнаружил, как крупные бисеринки пота проступили на лбу вора. – Давай, завершай дело до конца! Где твой пистолет?
- В машине, - ответил я, внезапно вспомнив, что именно за ней и шел. Я сделал пару шагов прочь от молчавшего вора и вновь остановился. Он не сделал никакого движения, даже никакого намека на попытку вернуть себе оружие, оказавшись вне поля моего зрения. И это меня больше всего удивило.
Я вернулся к Нику и заглянул тому прямо в глаза. Я не увидел ни презрения, ни отвращения, ни раболепства перед более сильным противником, я увидел то, чего никак не ожидал увидеть – сожаление. Сожаление не о зря прожитой своей жизни, не о скорой потере свободы, а сожаление…за меня.
Я стоял, пораженный увиденным, и был не в силах пошевелиться и пойти за «Опелем». И вдруг догадка осенила меня.
- Где мой «Опель»? – спросил я, чувствуя, как неясное беспокойство нарастает во мне. – Ты знаешь, где он?
Но вор то ли не желал говорить, то ли решил поиграть в героя.
- Слушай, сейчас не время играть в геройство, - с нетерпением проговорил я, напряженно оглядываясь. – Ты знаешь, где «Опель»?
Какое-то мгновение Ник испытывал меня взглядом, и только после едва заметно кивнул.
- Где он? – почти крикнул я, подтянув его за воротничок рубашки.
- В двух кварталах отсюда, возле парка культуры, - просипел вор, так как зажатый в моей руке ворот не давал ему нормально дышать.
- Тебя попросили придержать меня, чтобы они успели увезти «Опель»?
Говоря «они», я даже не мог предположить никого кроме отчима и его сподручного, стреляющего в спины.
Не дожидаясь ответа, я кинулся по тротуару, дав вору еще один шанс избежать заслуженного наказания. Я слышал, как Ник что-то кричал мне вслед, но слов не мог разобрать. Да сейчас это было и не важно. То, что я раньше не догадался о настоящей цели нашей схватки, сводило меня с ума, заставляя все мое нутро мучаться от бессилия и неизвестности, спеша все дальше и дальше…
Задыхаясь, я остановился на углу, в тени многоэтажных зданий, чтобы получше осмотреть местность. Рассвет только начинал брезжить, и очертания предметов, зданий и деревьев только-только начинали вырисовываться на фоне молчаливого, замершего парка.
Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, я вышел из тени, чтобы получше оглядеть пространство. Если бы здесь была засада, меня бы давно «снял» снайпер или меткий выстрел, едва я вышел из своего своеобразного укрытия. Но ничего не происходило.
Все также предусмотрительно осторожно, я подкрался к вырисовывавшему силуэту и узнал мой «Опель». Еще раз оглянувшись, я отворил дверцу.
Она беспрепятственно открылась. Удивившись, что мои злоумышленники ничего на этот момент не предусмотрели, я наполовину залез в автомобиль, шаря рукой в поиске «Осы». На сиденье ее не оказалось, и я вслепую, боясь привлечь к себе ненужное внимание, начал шарить по коврикам. И в тот момент, когда мои пальцы чуть-чуть зацепили холодную стальную рукоять, сзади послышалось шорох подъехавших машин.
Я резко рванул руку вперед и успел захватить «Осу» тремя пальцами, прежде чем услышал предупредительный оклик:
- Ричард, стой, не двигайся!
Я замер, не двигаясь, но держа в руке свой травматический пистолет. По голосу я узнал человека, и теперь гадал, не он ли стрелял мне в спину.
Мои подозрения насчет этого человека, еще с самого начала проявлявшего ко мне нездоровый, непрофессиональный интерес, разрушились не в пользу здравого смысла. Осторожно поворачиваясь, готовый пустить «Осу» в ход, я здравомыслящим голосом сказал:
- Конечно, мой отчим платил вам гораздо больше, нежели на должности капитана милиции, товарищ капитан.
Я, развернувшись, выстрелил в вечно подозревающего меня в аферах начальника Кирилла Кротовского, капитана.
Пуля попала в машину, на которой приехали злоумышленники. Капитан, вовремя отскочив, выстрелил в меня с колена.
Я успел перемахнуть через капот и спрятаться за «Опелем». Из соседних машины повыскакивали телохранители и открыли по мне шквальный огонь, но к счастью, мимо. Такое численное превосходство противника было на руку только им, поэтому я решил понапрасну не рисковать.
До поры до времени.
Дверца черного «Мерседеса» открылась, и из него на краткий миг появилась голова моего отчима. У меня было не меньше секунды, чтобы прицелиться в него и выстрелить, что я и сделал. Но снова промахнулся.
Отчим поспешил в сопровождении своего верного телохранителя за дальние машины, уверенный, что его охрана не подпустит меня так близко. А я был не настолько глуп, чтобы преследовать его.
Я наугад выстрелил из «Осы», чтобы отвлечь бдительное внимание охраны, а сам напряженно соображал, как мне довести дело до конца. И хотя я всячески придумывал оправдания для своих вынужденных действий, но ничего более точного и подходящего, чем слово «убийство» в голову не приходило.
Я должен был убить своего отчима.
Методически передвигаясь то вправо, то влево со стороны «Опеля», я не давал пулям, беспощадно дырявившим мой автомобиль, попасть в цель назначения, то есть меня. Пару раз пули пролетали в нескольких сантиметрах от моей головы, одна даже чиркнула меня по затылку, но до сих пор все шло более-менее благополучно.
Мои противники тоже не решались выйти из-за своих машин, считая, что я вполне приличный стрелок, способный поразить открытую мишень. И хотя я, наверное, таким не был, но мои пули, иногда приземляющиеся в непосредственной близости от телохранителей, говорили как раз обратное.
Я мучительно искал выход из создавшегося положения. Единственный и самый верный путь к завершению моей «миссии» был бы прицельный выстрел куда-нибудь в область шеи или глаз, но с малого расстояния. Но тогда, даже при самом лучшем стечении обстоятельств, меня, наверняка, не будет в этом грешном мире.
А это меня нисколько не устраивало.
Неожиданно пуля одного из охранника, попала в капот «Опеля», заставив меня усомниться в надежности моего укрытия. Я начал постепенно смещаться подальше от капота, не переставая оглядываться в поисках какой-нибудь засады. Наудачу выстрелив куда-то, где раньше были мои противники, я услышал гневные восклицания продажного капитана:
- Тополев, сопротивление бесполезно! Нас слишком много, а ты один! Сдавайся! Или будешь убит!
- Это еще не известно – кто кого убьет! – выкрикнул я, послав три пули подряд в направлении его голоса. – Тебе бы самому следовало бы обдумать свое дальнейшее будущее…
Последние слова утонули в оглушительном взрыве…
Небо озарилось взрывными залпами загоревшегося «Мерседеса», бросая огненные блики на ближайшие здания и деревья.
Меня подбросило с такой страшной силой, что я успел за какое-то краткое мгновение пролететь в воздухе около четырех метров, прежде чем со всего размаха грохнуться об асфальт…
И снова, словно в кошмарном сне, сцена повторилась…
    - Смотрите, еще один!..
    - Он жив?
    - Не знаю…
    - Но он же дышит!
    - Правда?
    - Похоже, он без сознания…
    - Его, должно быть, сильно приложило об асфальт…
    - Хорошо, если ничего не сломано…
    - Смотрите, кровь…
    - Он ранен!
    - Где эти медики?.. Кто-нибудь уже вызвал «Скорую»?!..
    - Вызвали уже… Они в пути…
    - Сколько еще выживших?
    - Этот – второй.
    - Погибшие есть?
    - Конечно. А вы, наверное, думаете, что от такого взрыва и погибших не будет? Перестрелка была не на жизнь, а на смерть.
    - Странно, что он не погиб!
    - Вам  мало, что столько людей погибло? Радуйтесь, что на их месте – не вы…
    - На счет три поднимаем его на носилки…
    - Раз…
    - Осторожно, видите, сколько он крови потерял!
    - Два!
    - Три!..
Я открыл глаза. Небо было все еще освещено заревом пожара, земля дрожала от топота многочисленных ног… Я почувствовал нечеловеческую слабость, такую слабость, что даже голову повернуть и посмотреть, кто это – второй – выживший, кроме меня. Казалось, воздух раскалился добела, хотя на улице все еще стояла летняя прохлада.
Носилки со мной бережно понесли к открытым дверцам «Скорой помощи». Чувствуя противное ощущение тошноты от непрерывного покачивания, я закрыл глаза и снова впал в забытье…